О, любите ли вы так старые афиши, как люблю их я? Я могу часами разглядывать цирковые и театральные аншлаги, забавляясь устаревшими терминами и исчезнувшими актёрскими псевдонимами. «Клео Доротти со своими ассистентами и лилипутами», «Популярный сатирик Гурский в своём репертуаре», «Люди-мячики Еремеевы», «Лопенг-де-лоп Рогова». Знаете, что такое «лопенг-де-лоп»? Это мёртвая петля под куполом цирка. Не имея возможности вернуться на семьдесят лет назад и лично посетить зверинец или цирк лилипутов, я нашёл очевидца, который поделился своими детскими воспоминаниями о бродячих артистах сороковых годов прошлого века. Слово Анатолию Васильевичу Крутикову.

— Я жил в двухэтажном доме по Советской 36. Там, где сейчас музыкальное училище. До революции на втором этаже была гостиница. Окна нашей комнаты смотрели на огромную бескрайнюю площадь, уставленную страшными будками и лотками, жалкими остатками дореволюционного базара. О, это было настоящее чрево Николаева. Каждый день этот пустырь, просматриваемый до улицы Декабристов, наполнялся людьми и кипящей жизнью.

Недалеко от дома стояла будка всем известного китайца Ходи. У него можно было сфотографироваться на документ или сделать другой мутный снимок. Было несколько страшных дощатых строений, куда сдавали накопленные старые тетради или ржавый колосник, чтобы получить десять копеек. Этого хватало на кино в «Пионере». На какой-то фильм типа «Плотина» об инженерах-вредителях, которые повредили плотину. Кинотеатр был на Херсонской, а потом перекочевал в здание бывшей караимской кенассы (сейчас это улица Макарова угол Лягина). С утра там уже сидели «гулевонщики», два десятка прогульщиков с рваными портфелями. Когда у нас были лишние деньги, мы могли побаловаться, кинуть мелочь на землю чтобы другие мальчишки боролись и хватали монеты. Мы ходили на «Казака Голоту», «Чапаева» — раз двадцать, «Морской охотник», «Малахов курган» — старые фильмы.

В кинотеатре работали Абрам Миронович, аккордеонист и Ася Петровна. Они разучивали с нами песни из фильма, который мы пришли смотреть. «Ой, Голота, ты зря не гуляй-ка, разорвут Украину паны. Ты скорее коня подымай-ка на защиту родной стороны». Или «Чёрное море, катер в дозоре. Он врага разыщет…» это уже из другого фильма. Сколько лет прошло, я до слова помню. Так вдалбливали по сто раз все эти песни.

На базарную площадь каждый год наезжали передвижные цирки, мотогонки, зверинцы, шапито, маленькие и большие. Располагались они в самом центре Советской, где сейчас дорога. А раньше там было сплошное поле. И овраг вдоль Херсонской, до Декабристов. Утром выглядываешь из окна – опа! – машина грузовая с раскрашенными щитами. Как пазл: на одном голова зверя, на другом часть слова. «Зверинец приехал, ура!» Откуда-то приходили рабочие, ставили загородку. Рынок шумел: «Вот медведя привезли!» «А там бегемот, смотри!». Многострадальный бегемот. Даже тогда, когда ценность человеческой жизни была размыта, казалось бы, что там животное. Но всё равно жалели. Жара, без воды, в клетке. Чавкает какое-то месиво из бураков. Растрескавшееся туловище поливают из шланга. Это было чудовищно. Зачем было по стране его возить, тем более что у нас свой был зоопарк.

Однажды ко всеобщему изумлению приехал удлинённый зверинец. Помимо клеток был и амфитеатр. Там выступали животные. Но самое удивительное, что на арене был Дуров. Уж не знаю, какой именно, но из их когорты. Слон становился на передние ноги, помню. Всё было под открытым небом. Если дождь, все быстро разбегались.

Цирк лилипутов? Маленький шатёр, метров пятьдесят на тридцать загородка, синяя такая. Впереди ворота, касса, над ней маленький альковчик. В нём для развлечения толпы появлялся маленький клоун, кукла. И он там выступал, руками махал и иногда – самое чудесное было! – оттуда свешивались клоуна ноги. Он их выбрасывал, и они тряпочками висели. Какое это было наслаждение для ребёнка. «Как? Он может шевелиться и ещё ноги свешивать!».

Все бегали смотреть на лилипутов. На уродство, конечно же. Потому что репертуар-то был примитивным. Жонглирование тремя-четырьмя кольцами, больше не тянули. Потом ещё выходила лилипутка в длинном платьичке, волнами такими в пол. Она становилась на помост, а аккордеон ставила на подставку – ну не мог он висеть на её тощих плечиках. И пела тоненьким таким голосишком: «Летят перелётные птицы», а мы аплодировали. Потом канатоходец с веером был, гиревик, тяжести поднимал. И клоуны: один повыше, а другой пониже.

Клоун, это отдельная история – самое большое украшение цирка. Он ходил на ходулях. Это был большой мужчина, он же был, наверное, у них и распорядителем. Он же ставил щиты, загородки. Каждое утро клоун выходил – это же всё происходило в чреве рынка, а тут всё кипение городской жизни – с корзинкой и на ходулях. На носу раскрашенная лампочка. Клоун свистел в свисток и ходил по рядам собрать немного еды для своих подопечных лилипутов. Благо они не тяжким бременем висели на довольствии. Ну, сколько лилипут ест? Как птичка. За клоуном всегда куча воришек бежала. Потому что продавцы задирали голову, чтобы на лицо клоуна посмотреть, а в это время у них стягивали с прилавков курицу, кусок мяса. Бороться с этим было невозможно. Клоуну неизменно кидали еды. Полная сумка набиралась мгновенно, только он проходил первый ряд. Он всё заносил лилипутам и там, на задворках уже дымился очаг, и пахло вкусно. Потом они все вместе ели у загородки из общего котла.

Жили они в нашем доме, снимали квартиры. Обычный двор с ужасными квартирами. У нас была одна комната с кухней, и мы там ютились несколько человек. Иногда клоун, погуляв по рынку и набрав еды, гулял в рекламных целях и шёл через горку, на которой стоял немецкий дзот. На том дзоте мы, мальчишки игрались, а летом били камнями абрикосовые косточки, собранные с полу на базаре. Они заплёванные, в пыли, а мы их раскалывали. Когда у тебя сотня бубочек, то кинуть в пасть сразу двадцать штук и жевать как жвачку – высшее наслаждение детства. За дзотом была яма, где ремонтировали трамваи, вокруг неё изгородь. Клоун с ходулями садился на забор, отдыхал. Но всё равно свистел в рекламных целях и все на него оглядывались. Там же проходили все основные пути на базар, толпы людей ходили целый день.

И вот как-то клоун шёл мимо горки, и кто-то подставил ему подножку. Он упал. Описал большую дугу и впечатался в землю. Его никак не могли поднять, потому пришлось ему обнажать свои ноги, отвязывать палки. Он бедный поковылял к себе с ходулями в руках. Это было так унизительно. Главное, что он имидж потерял в наших глазах. Был практически царь и бог для мальчишек и вдруг так приземлился в прямом и переносном смысле. Но потом очухался, ссадины замазал и наутро, снова как ни в чём ни бывало, ходил. Нельзя было ни дня пропустить, потому что кормить надо было своих лилипутов.

Приезжали и большие цирки, с настоящим шапито. Там же и звери были. Помню два клоуна и номер «Химчистка». Они вытаскивали на арену какую-то будочку. Один кричал: «Бом, я иду в химчистку!» и входил внутрь. Долго там возился, потом выходил. Бах! И весь в копоти и лохмотьях, в грязи, испачканный в саже – гримировался там. Все смеялись: «Вот такая химчистка, ха-ха-ха!». Эффектно было под куполом цирка на перекладинах. Вот акробаты летают, меняются, цепляются друг за друга. Это да. Ну и фокусы. Кио даже был несколько раз.

А потом однажды я выглянул утром в окно, на площади экскаватор роет своим ковшом. Забором кусок площади сразу отгородили. Так началась пятилетняя стройка гостиницы «Украина».

 В течение последующих десяти лет значительную часть базарной площади застроили жилыми кварталами. Появились «Белый двор», «Лысый двор», «Красный двор». Вырос Дворец судостроителей. И только самый большой павильон («рыбный»), сохранившийся с дореволюционных времён просуществовал до начала восьмидесятых, когда оставшийся кусок пустыря был превращён в детский городок «Сказка». Чрево Николаева было уничтожено окончательно и бесповоротно. Больше никогда передвижные цирки и зверинцы не останавливались в районе пересечения двух центральных улиц города: Советской и Херсонской (ныне проспект Ленина).

Оригинал статьи в газете «Вечерний Николаев»