В истории Николаева есть немало интересных событий и персонажей, о которых можно и нужно писать. Но одна тема никак не отпускает меня, заставляя время от времени возвращаться к одному и тому же историческому моменту. «Жизнь под интервентами», «На судно!», «Товарищ мой, Шура», «Идейная бандитка – товарищ Гися» — все эти тексты, опубликованные за последний год в «Вечернем Николаеве», написаны на материалах смутного революционного времени начала прошлого века. Эпохи больших перемен, гражданской войны, периода, когда закладывался кровавый фундамент большевистской империи, продержавшей в страхе своё население долгих семь десятков лет.

Читаешь документальные и художественные свидетельства того времени и, кажется, что могла бы история пойти и по иному пути. Так неустойчива была политическая жизнь. Власть в городах менялась чаще, чем погода, соотечественники убивали друга. Чаша весов колебалась долгое время, пока стрелка окончательно не указала на победу взбунтовавшегося пролетариата. Я вновь и вновь возвращаюсь к фактам и свидетельствам времён первой мировой и гражданской войн. А сегодняшние политические события лишь подстёгивают этот интерес, указывая на тот непреложный факт: «что было, то и будет; и что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем». Или под луной, если вам будет угодно.

В списке мировой литературы насчитывается мизерное количество печатных источников, из которых можно почерпнуть сведения о событиях, происходивших в Николаеве в период 1915-1920 гг. Тем ценнее каждая находка, в которой есть настроение и реальный фактаж той эпохи. Точка зрения советской историографии нам знакома по учебникам, а после появления перевода документальной книги «Николаев последний форпост немецких войск на Чёрном море» мы посмотрели на Николаев глазами иностранных военных. И вот ещё одно открытие, которое сделал один из старожилов форума «Николаевский базар» — «Записки начальника контрразведки». Книга написана в начале двадцатых годов начальником контрразведки Черноморского флота Сергеем Устиновым, бежавшим из Одессы в 1920 году с остатками белогвардейской армии от григорьевских банд. В 1915 году Устинов был прикомандирован к Николаевским судостроительным заводам и в своих воспоминаниях подробно рассказывает о событиях, свидетелями которых он становился в Николаеве, Измаиле и Одессе вплоть до момента вынужденной эмиграции.

Сегодня, спустя сотню лет после описываемых эпизодов невозможно без улыбки читать как новоиспечённый начальник контрразведки познакомился с нашим городом, который он считал «наиболее серьёзным по борьбе с шпионажем, вследствие находящихся в Николаеве судостроительных заводов». В Николаеве ко времени приезда нового руководителя уже была организована агентурная сеть, но работа её была мало продуктивна. Сотрудник, заведовавший агентурой, тщательно собирал необходимый материал, но абсолютно не знал, что с ним делать после. Серьёзное событие – пожар на николаевском отделении Балтийского завода, во время которого были уничтожены ценные аккумуляторы, присланные для новой подводной лодки – не было тщательно изучено. Дело ограничилось лишь подробным донесением «о размере пожара и причинённых убытках, которое мало чем отличалось от газетной репортёрской заметки».

Николаевское отделение Балтийского завода было построено в Николаеве с целью выпуска подводных лодок для военных действий на Чёрном море. Оно расположилось на правом берегу Ингула, выше понтонного моста (Земский мост). Первым заведующим отделением завода был назначен инженер-механик В.С.Лукьянов. К моменту прибытия на завод Устинова, верфью руководил корабельный инженер поручик Б.Э.Штеллинг.

«Я приехал в Николаев инкогнито и несколько дней прожил, знакомясь с городом и заводами, не ставя в известность даже заведующего агентурой». Прежде всего, Устинов посетил новый Балтийский завод. В это время на верфи достраивались две подводные лодки. Учитывая, какой тайной в военное время (а ведь уже год как шла мировая война!) должен быть спуск каждой боевой единицы, следовало ожидать от работников завода и охраны соблюдения повышенных норм секретности и информационной безопасности. Но при первом посещении завода молодого контрразведчика поразило «полное отсутствие каких-либо мер предосторожности в этом отношении». Устинов вошёл на завод в штатском платье. В лицо его не знали и, тем не менее, никто не поинтересовался, кто он такой и зачем он здесь находится. Ворота Балтийского завода были раскрыты настежь. Войти на территорию, где строились секретные военные объекты, свободно мог всякий прохожий. Контрразведчик прошёл через весь двор, обогнул мастерские, вошёл в главный заводской флигель. Затем остановился, чтобы внимательно рассмотреть машины и механизмы, с которыми работали судостроители. Ни один человек не проявил ни малейшего интереса к незнакомцу, вошедшему с улицы в прямом смысле этого слова.

«Интересуясь, до какой степени доходит русская халатность, я стал расспрашивать рабочих, скоро ли будет закончена лодка, когда назначен её спуск». К своему удивлению офицер получил все ответы. Рабочие охотно болтали с неизвестным человеком, выдавая одну военную тайну за другой. Тогда Устинов поднялся на лодку по лесам, окружавшим военный корабль. Тут его встретил мастер, который отреагировал на достаточно дерзкий поступок.

«- Вы куда? – спросил он, впрочем так, как будто даже случайно, просто из любопытства.

— На лодку, — отвечал я.

— Зачем?

— Посмотреть.

— Нельзя, — спокойно сказал он.

— Жаль, — сказал я таким же тоном».

После этого они спокойно спустились с лесов. Устинов ещё раз обошёл лодку, внимательно оглядел её со всех сторон и, не скрывая своей иронии, в присутствии старшего мастера громко спросил рабочих: «Так вы говорите, что лодка будет спущена через неделю?». Только тогда начальник впервые подозрительно посмотрел на незнакомого ему штатского гражданина. После коротких пререканий мастер пригласил Устинова пройти к управляющему. «Вот в том-то и дело, что я сам его ищу, да вот обошёл весь завод, а его не нашёл», — ответил офицер-контрразведчик.

Они вошли в маленький садик, и подошли к балкону, на котором сидел управляющий заводом Штеллинг. Перед ним стоял накрытый стол с кофейным прибором и открытой бутылкой коньяка. Штеллинг спокойно продолжал пить свой кофе, пока мастер докладывал о том, что на территории завода находится неизвестный человек. «Ну что ещё такое?», — только и спросил управляющий. Цвет лица его был заметно краснее нормального – видимо от выпитого коньяка. Затем Штеллинг как мог грозно спросил незнакомца кто он такой.

«- Я начальник контрразведывательного отделения штаба командующего Черноморским флотом. Приехал с особым предписанием командующего принять самые строгие меры охраны заводов».

Эффект этих слов можно смело сравнить с последним актом «Ревизора». После продолжительной «немой сцены» Штеллинг буквально сорвался с места, начал извиняться и застёгивать мундир на все пуговицы, что выглядело чрезвычайно комично. Управляющий поспешно предложил гостю стул, а сам стал бегать вокруг стола, ругая администрацию завода, рабочих, политическую ситуацию в стране, существующие порядки, врага, пытаясь обвинить всех и выгородить себя.

Спустя несколько дней агенты Устинова сообщили, что рабочие передавали из уст в уста рассказы о неожиданном визите начальника контрразведки, о том, как он лично убедился в беспорядке на заводе и «пробрал» управляющего. Из этой истории рабочие делали вывод о наступлении времени строгости в отношении охраны на предприятии.

Первое впечатление об управляющем сложилось, понятное дело, отрицательное. Но ситуация усугубилась ещё больше, когда речь зашла о пожаре, уничтожившем ценные аккумуляторы.

«- А от чего случился пожар?

— А чёрт его знает отчего, — отвечал он, как мне показалось умышленно развязно. – Некоторый мои враги говорят, что я сам поджёг».

Опытному разведчику бросилась в глаза кривая улыбка, целиком искусственная. Ему стало понятно, что сказано это с дерзостью преступника, который думает, что озвучить явное подозрение будет лучшим средством заставить следователя убедиться в его необоснованности. Материалы официального следствия, допросы свидетелей и агентурная информация – всё вместе указывало на явную виновность управляющего. Пожар начался глубоко ночью после обильной попойки в жилье Штеллинга. Сам он, после того как проводил гостей, закрыл квартиру и удалился с неизвестной девицей в гостиничный номер, где его с трудом разыскали утром мертвецки пьяным. Пожар к тому времени уже почти окончился.

Огонь вспыхнул в квартире управляющего на втором этаже. Затем проник вниз, где почему-то находились баллоны с бензином. В соседнем помещении хранились только что доставленные и даже ещё не распакованные аккумуляторы. Ключ от этого помещения находился только у управляющего, вследствие чего дежурные слишком долго ломали крепкие дубовые двери. Главный пожарный кран оказался слишком далеко от места пожара, а ближайший был с порванным рукавом. Пожарная помпа оказалась сломана. Ни один из трёх телефонов, находящихся на территории завода не действовал, потому пожарная команда прибыла только тогда, когда весь корпус охватило огнём.

По итогам расследования штабс-капитан Штеллинг был признан германским шпионом. Его враждебная к России деятельность проявилась в распоряжениях, умышленно порче материалов и оборудования, в искусственном замедлении работ по спуску подводных лодок и даже в распространении на заводе всякого рода прокламаций. Кроме того, у него было немецкое происхождение и постоянная связь с Германией, где проживала его мать, немецкая подданная. Она уже во время войны успела дважды побывать в России и вернуться на родину.

После завершения работы комиссии, которая прибыла из столицы расследовать столь вопиющий случай, Штеллинг запил, заперся в своей квартире, не сдавая должности. После чего с ним случилось страшное психическое расстройство. Он забаррикадировался внутри жилья, заставил окна и двери шкафами, прятался в темноте, иногда выбегал в сад с оружием и стрелял в платяные шкафы. Вскоре он умер в больнице в состоянии белой горячки.

Великое потрясение, которым стал большевистский переворот, докатилось до Николаева с коротким опозданием. В городе встали судостроительные заводы, началось расхищение собственности. Впервые в городе застучали пулемёты. Скорый приход немцев был встречен в городе положительно. «После своеволия большевиков все почувствовали гнёт германской законности». Три дня было тихо и спокойно. Но потом ночью затрещали пулемёты и загрохотали пушки. Большевики и мирные жители жестоко поплатились за попытку безумного восстания. Оккупация всё ещё продолжалась, но немцы теряли свой политический вес и былую уверенность. Опять голову подняли большевики, а с ними петлюровцы, махновцы и григорьевцы.

«Бедная» николаевская власть окончательно потеряла голову от растерянности. Не веря уже никому, Николаевское городское общественное управление решило создавать свои силы самообороны. С этой целью были собраны бывшие офицеры, которые согласились взять на себя защиту Николаева и горожан. Но дело утонуло в совещаниях и торгах. Городская Дума решительно жадничала и ставила военным неприемлемые  финансовые условия. Вследствие чего офицеры отказались от участия в самообороне. В военизированные отряды тут же набрали кого ни попадя. «Собранный из безработных, людей без имени и звания, пьяниц и тунеядцев, организованный и вооруженный, этот сброд стал внушать жителям серьёзную опасность. Ничего не делая целыми днями, самооборона только пьянствовала и устраивала ночные буйства».

Когда пошли первые слухи о приближении петлюровцев, вся николаевская бюрократия под прикрытием оставшихся верными им офицеров перевезла на морской иностранный транспорт свой багаж, включая мебель и вместе с «мамками, няньками» и домашними питомцами покинула многострадальный Николаев. Это паническое бегство было в прямом смысле слова осмеяно горожанами, которые тогда ещё не знали, какая жестокая судьба уготована оставшимся на родине.

Безусловно, никаких прямых аналогий того страшного времени с сегодняшней жизнью искать не стоит. Но присмотреться внимательнее к прошлому надо обязательно. Ибо то тут, то там, выныривают из глубины времени намёки и советы нам, сегодняшним. Жаль, что все умные подсказки, чаще всего, остаются непонятыми и растворяются в пространстве. Как и опыт нашего поколения не сможет ничему научить потомков, которые будут изучать современное нам время на уроках истории. Sic.

Оригинал статьи в газете «Вечерний Николаев»