24 января Юрию Макушину исполнилось 80 лет
Мы встретились с Юрием Андреевичем Макушиным в здании Николаевского филиала Киевского Национального университета культуры и искусств, в котором Мастер преподаёт уже почти двадцать лет. Пока идёт монтаж юбилейной выставки, у заслуженного художника Украины есть немного свободного времени.
Корр. – Юрий Андреевич, коллектив газеты и читатели поздравляют Вас с замечательной датой. И первый вопрос по существу: «что Ваша жизнь»?
Макушин – Моя жизнь – творчество. Некоторые художники говорят, что творчество – это страдание. Некоторые, что муки. Слава Богу, меня не коснулось ни то, ни другое. Но всегда была неудовлетворённость. Хочется что-то выразить неуловимое. Что-то прекрасное, которое витает. А по поводу страданий, скажу так: на мой взгляд, страдания присущи богам. Сын Бога, Прометей, пр кован был к скале за то, что подарил огонь людям. Вот он страдал за великое. Страдал Христос, страдал Данте, написавший «Божественную комедию». Страдали Галилео Галилей и Джордано Бруно, потому что видели глупость геоцентрической системы Аристотеля, которой люди поклонялись две тысячи лет: Земля – центр, и вокруг вращается мир. А небесная сфера это купол, к которому приклеили звезды. И за эту глупость сжигали на кострах. Страдал Микеланджело – его заставили стоять на коленях с верёвкой на шее и ждать пока Папа его простит. Страдал Лев Николаевич Толстой, который хотел переделать мир. Страдал Солженицын. Я себя отношу к цеху творческих людей, но я не страдал. Страдание свойственно Титанам. А я – просто художник. Была неудовлетворенность оттого, что мог сделать, но не сделал. Были небольшие муки творчества, когда не удаётся композиция. Но, вообще то, я везучий. Мне повезло. Всё есть: мастерская, квартира, жена, сын, внук внучка. Были заказы, которые я выполнял. Это важно, ведь скульптура связана с большими расходами. Речь идёт о сотнях тысяч, иногда о миллионах. Эти деньги очень трудно найти всегда, каким бы богатым ни было государство. Никогда не хватает денег на скульптуру. А если и хватит, то обязательно будет навет, что половину украл…
Корр. – Отпилил, если про камень говорить?
Макушин – Фидий делал Зевса из слоновой кости и золота. Был донос, что много украл, и художника отправили под следствие. Скульптор связан тем, что ему трудно самостоятельно воплотить свою мечту. Сложнее чем другим художникам. Если заказчик выступает в роли плательщика, то он требует «со своей колокольни» то, чтобы хотел видеть. Был такой директор завода «Кристалл». Мы поставили Прометея из нержавеющей стали перед зданием завода. И после Прометея директор вызывает нас с Инной и говорит: «У меня есть три тонны листового титана. И я хочу, чтобы вы… поставили мне рабочего и колхозницу. Как в Москве».
Корр. – (в недоумении) И ….
Макушин – Нет! Чтобы меня обсмеяли на весь Советский Союз? Я это к тому говорю, что вот бывают такие «прымхи» заказчика (на украинском это красиво звучит). Нужно попытаться переубедить его, и что-то оставить своё. Свою композицию, то, что отличает тебя от других художников. Хотя это очень сложно. На протяжении тысячелетий существует скульптура. Человек за эти годы нисколько не изменился: у него две руки, две ноги и одна голова. И из этого материала надо делать миллионы разных композиций. В этом главная задача и трудность.
Корр. – А насколько важны для воплощения замысла размеры скульптуры?
Макушин – Это очень важно. Есть разные виды. Станковая, малых форм, декоративная и монументальная. Монументальная – это, прежде всего, размер. Человеку трудно победить природу, потому люди и делают огромные скульптуры. Христос в Бразилии тридцатиметровый, у нас в Киеве стоит женщина с мечом (её ласково называют Лаврентьевна потому что возле Лавры стоит) – пятьдесят метров. Наша скульптура с Ириной под новой Одессой, одиннадцатиметровый «Солдат». Он всё равно игрушечный, потому что рядом поля, простор, небо. Он не кажется таким большим, как если бы стоял между домами. И конечно, большую роль играет материал. Вот нержавеющая сталь, она чем хороша? В металле как в зеркале отражается мир, становясь нереальным. Когда пасмурная погода, наш солдат чугунный, тёмный, суровый. Когда встаёт солнце, он малиновый как знамя, как огонь. Он разный каждый час. В нём отражается голубое небо, в нём плывут облака. Он стал частью природы.
Корр. – Есть модное слово «перфекционист». Человек, который не выпустит работу из рук, пока не достигнет идеального на его взгляд результата.
Макушин – Я не отношусь к этой категории людей. Нет предела совершенству. У меня был преподаватель в академии Михаил Аркадьевич Керзин, скульптор, друг Репина. Есть фотография большая: сидят Репин, Суриков, столпы того времени, а Керзин стоит сзади. Высокий красавец с усиками, похож скорее на джазмена, который играет на трубе. Когда я учился, ему было почти девяносто лет. Он преподавал, и о нём ходили легенды. Он требовал от студентов дотошного скрупулезного изучения тонкой формы на теле человека. Чтобы выявить все прожилки и прочие деталировки. И вот легенда. У него была мастерская, в ней он лепил фавна. И привёл козла в мастерскую для достоверности. Он пытался добиться совершенства. Но потом разломал, потому что понял, что не достигнет идеала никогда. А мастерская за это время вся пропиталась запахом козла. И главное: сроки всегда поджимают. Заказы все бывают «на вчера». Поэтому, ну я бы не сказал, что сырой, но выходит материал… обобщённый.
Корр. – В какой момент приходит понимание, что скульптура готова?
Макушин – Есть внутреннее чувство. Когда я себе говорю: «Вот оно, получилось».
Корр. – Сознательное?
Макушин – Бессознательное. Раздвоение личности (смеётся). Я читал Овидия, его «Метаморфозы», стихи, написанные в изгнании. Он упоминает наш здешний холод. И у меня сразу появилась идея. Овидий хотел вернуться в ласковый свой тёплый дом и просил у Августа разрешения. Но ему не позволили, и он на северном Причерноморье скончался. И когда я это читал, то представил, как он здесь в стужу выходит на улицу. Из какой то хаты… вокруг зверье, примитивный образ жизни – скотина живёт вместе с человеком под одной крышей. Кутается в какую то хламиду. И вот я сразу сделал такую композицию. Бывает такое, что выстрелит сразу. А бывает что никак. Лепишь, а оно «отваливается». Не то. Вот это и называется: муки творчества. Главное идея. За неё хорошо платят. На Западе (смеётся). У нас нет.
Корр. – В Николаеве много памятников или мало?
Макушин – Мало. В Будапеште полно скульптуры. В Швеции – парки скульптур, в Литве на берегу простой сосновый лес и в нём масса композиций. У нас очень мало. Почему я приехал после академии в Николаев, хотя меня звали вернуться на родину в Томск? Чтобы попытаться как-то облагородить этот рабочий город. Частично мне это удалось. Я хотел бы помянуть добрым словом Чайку Владимира Дмитриевича. Он был «заражен» идеей облагородить город, сделать островки искусства, обустроить дикие кусочки земли. Витя (сын – Виктор Макушин) сделал бюст Черновола. Был захламлённый уголок города, теперь там памятник, фонтан, скамейки. Благодаря Чайке появилась и «невеста» у загса. Бюст Потемкину. Булавицкий (скульптор Иван Булавицкий) сделал Ангела на проспекте Мира, святого Николая. Чайка был умница, он занимался Флотскими казармами, скверами. Но всё равно скульптур в городе не хватает. Мест много и идей. Во времена Ющенко была идея поставить памятник Мазепе. При повороте с проспекта Ленина возле райисполкома Ленинского.
Корр. – Скульптура это идеология?
Макушин – Идея и идеология. Почему по всей земле распятия Христа, хотя он никогда не бывал там? Идеология. Была идеология социалистическая, потому и Ленин был у нас везде. Нет империи без скульптуры. Империя порождает величественные площади, огромные здания и монументальную скульптуру. Империя утверждает свою идеологию в архитектуре и статуях. Масштабная скульптура была во время нацистов в Германии и во время Дуче в Италии. Я видел в Италии отреставрированный стадион, где на входах мраморные великолепные статуи. Тысячи скульптур. Когда я их увидел, у меня руки опустились и не поднимались творить полгода. Гитлер хотел на восточных рубежах своей империи поставить скульптуры. И они были изготовлены. Чисто арийские образы. Перекликались с советскими темами. Потому что империя есть империя. Скульптура, как сказал один из скульпторов, муза молчаливая, но очень страстная.
Корр. – Какие скульптуры на Ваш взгляд сейчас нужны в нашем городе?
Макушин – У нас ничего не появляется, к сожалению. Планируется на Садовой, памяти «Небесной сотни». И всё. Когда меняется у нас руководство, очень быстро всё забывается, и никто не думает о том, как в итоге украсить город. Много чего надо. Я всегда поддерживал Валерия Карнауха, который предлагал выбрать достойное место для памятника Потёмкину. Ведь наш край заслуга его. На протяжении двухсот лет князь неугоден был. То там, потом тут. Он хотел, чтобы его похоронили в Николаеве, в своём детище. Но у нас почему-то был приоритет Фалееву. Но надо помнить всех, благодаря кому мы живём в этом прекрасном городе.
Оригинал статьи в газете «Вечерний Николаев»