Ну, не было тогда ещё фотографии, не было! Не придумали к тому времени технические средства для фотофиксации событий. Поэтому и приходилось важные исторические моменты зарисовывать. Редко с натуры, гораздо чаще по памяти или того хуже по рассказам очевидцев, изрядно додумывая и дофантазируя. Но это ведь не повод начисто исключить из рубрики «история с фотографией» события, происходившие в дофотографическую эпоху. Потому сегодня мы с вами вспомним об одном знаковом для города Николаева событии, которое зафиксировано в известной гравюре А.Берга «Штурм Очакова». И хотя в эти годы шведский учёный-химик Карл Вильгельм Шееле уже открыл светочувствительность хлорида серебра и зафиксировал первый снимок, до эры событийной фотографии и оперативной журналистики было ещё очень далеко.
Ошибочно считается, что упоминаемая гравюра выполнена по оригинальной картине Франческо Казановы. Брат известного мемуариста и любителя романтических приключений Джакомо Казановы, ученик Гварди и Симонелли лично в Очакове не был, за баталиями с бруствера не наблюдал, но действительно получил заказ от российской императрицы увековечить выдающиеся моменты войны. Франческо уединился в Вене и написал две картины «Взятие Очакова» и «Взятие Измаила», которые до сих пор хранятся в Санкт-Петербургском Зимнем дворце. Но наша гравюра никакого отношения к картине Казановы не имеет, а выполнена с акварели художника Михаила Иванова, который сам тоже не был свидетелем битвы, потому, как и итальянец, рисовал Очаковский штурм, опираясь на рассказы очевидцев, знания современной ему амуниции и собственную фантазию.
Для русской империи это была уже вторая попытка взять под контроль форпост на северном побережье Чёрного моря в восемнадцатом веке. В 1737 году войска под командованием графа Миниха вошли в горящий Очаков, но согласно договорённостям вынуждены были вынуждены через короткое время оставить город туркам. Захват южных земель, который возобновился спустя полвека, привёл к стенам турецкого укрепления армию Суворова-Потёмкина. Войска пришли в момент, когда турецкий флот был наголову разбит сборной морской командой. В её состав входили: козацкая флотилия под командованием Сидора Белого, днепровская гребная флотилия (командир Карл Генрих Николай Отто, принц Нассау-Зигенский) и российская парусная эскадра, ведомая самым настоящим английским чёрным корсаром Джоном Полем Джонсом (в российских документах – Pavel Dzhones).
Стояло жаркое лето 1788 года. В два дня (!) была уничтожена военно-морская сила турков, собранная у стен крепости Очаков. Пять тысяч османских матросов ушли кормить рыжих черноморских бычков. Суворов приготовился к немедленно наступлению и покорению крепости с суши. Но… политики такие политики. И Потёмкин, который держал в руках все бразды военной компании, остановил наступление и приказал готовиться к длительной осаде города. Демонстрируя теоретические познания в тактике и стратегии военного дела, он поручил рыть траншеи и разбивать лагеря. Ревнуя к славе генералиссимуса, фаворит императрицы, возжелал одного: чтобы победа в Очакове была связана с его именем, а не с именем Суворова.
«Сидели» под Очаковом русские солдаты в общей сложности полгода. Командующий Екатеринославской армией Потёмкин оказался в сложном положении. Осада затягивалась, а турки, надёжно укрытые стенами крепости, возносили Аллаху молитвы за французского инженера Лафита, который прекрасно укрепил стены, и не собирались сдаваться. Постоянно приходило военное подкрепление от басурманского военного командования, вдоволь хватало еды, а периодические набеги на российские посты поднимали и без того высокий боевой дух янычар.
«…неприятель, будучи запасен всем, укреплен господином Лафитом хорошо и, в виду у себя имея многочисленной флот, не сдаётся, да и не смеет. Диздар или комендант согласился с лучшими из жителей предложить о сдаче, но ему и двум ещё почётным туркам отрубили головы. Вот, батюшка, Милостивый Государь, мое здесь положение, при больших нуждах во всём: ни травы, ни дров, ни воды. Остается крайность, которая имеет и неудачу, а и при удаче часто бывает с убытком. Капитан-паша был прежде простым зрителем, но ныне, при всякой канонаде, с бомбардами своими подходит к нашему берегу, диверсию делать».
Такое жалобное письмо Потёмкин направил графу Румянцеву-Задунайскому, командующему Украинской армией 29 сентября 1788 года. А тот в свою очередь за спиной Григория Александровича посмеялся с глупой ситуации: «Очаков не Троя, чтобы его десять лет осаждать». И шутка эта скоро достигла ушей императрицы. Потёмкин лишь через месяцы понял, что время упущено, надвигается зима и тянуть более некуда. Выбрав самый морозный день (минус 23 градуса с пронизывающим влажным ветром – само по себе прекрасный повод чтобы умереть) граф отдал команду на кровавый штурм. Крепость пала через час.
А теперь самое время дать слово очевидцам. По сохранившимся записям участников событий можно с высокой степенью достоверности воссоздать настроение тех дней. Мёртвая картина оживает, когда читаешь слова, написанные свидетелями событий. Живыми свидетелями. На тот момент ещё живыми.
«Меня зовут Роман. Я родился в Харькове, учился в Петербурге, изучал немецкий язык в Лейпциге и Нюрнберге. После возвращения из-за границы был определён переводчиком в коллегию иностранных дел, а позднее приставлен к походной канцелярии князя Потёмкина. С ним я и отправился в военный поход.
Почти весь 1788 год я провёл под Очаковом. Там я вёл этот дневник, в который записывал всё, что слышал, видел, переживал. В самый разгар Очаковской осады мне исполнилось двадцать пять лет. И это самое приятное, что со мной произошло в эти дни не считая того что я имел возможность изредка музицировать на скрипке и флейте, а также петь, что возвращало меня к жизни каждый раз после увиденного на полях сражений.
1788, 8-го мая. Сколько несчастных, сколько бедных и голодом страждущих. В здешнем госпитале лежит больных солдат более двух тысяч; но какой ужасный присмотр: медикаментов нет, в белье недостаток.
1788, 30-го мая. Пред обедом выехал светлейший князь из Елисаветграда в поход. При прощании было множество господ, коих велено от светлейшего отгонять. Когда князь Потемкин шёл в горницу и давно ожидавший проситель резолюции напомнил ему о том, то получил в ответ грозный вид и слова: «Ну, пошёл к чёрту. Не даёте отдыху». А когда садился уже в карету, то, увидя подающего письмо, сказал: «Вот повадились меня тревожить».
1788, 15-го июля. Почти беспрестанно подвозили ядра, пули, бомбы, пушки и порох под крепость Березань, неподалеку от Очакова отстоящую, против которой подвинулось несколько и судов, действовавших против истребленного Очаковского флота. Березань, крепость, построена на островку, на одну версту от берега и на четыре от Очакова; в неё из Очакова перевезены все сокровища и женщины. Светлейший князь Потёмкин Таврический, Екатеринославской армии главнокомандующий, расположен от природы любить человечество; из двух зол избирает меньшее — не велит брать даже и сей крепости приступом, и яко разумный полководец, жалея войска, не жалеет ядер, бомб, картечь и прочее. В армии никто из офицеров и штаб-офицеров не дерзает наказывать солдата: сей имеет прямой к светлейшему князю доступ для жалоб; однако, многие порядочные офицеры таковым для солдат послаблением службы недовольны, ибо и сих уже не слушают и, прекословя, говорят, «что пойду к его светлости».
1788, 27-го июля. Сей день Екатеринославский губернатор Синельников просил, при жесточайших болях от полученной ядром в пах опасной раны, последней у светлейшего князя милости: застрелить себя в лоб пистолетом, и чтобы взял жену и детей его под свое покровительство. Турки выходят из крепости, устремляются с неописанною яростью на наших гренадеров, держа в зубах кинжал, в руке острый меч и в другой оружие, имея в прибавок на боку пару пистолетов; они проходят ров, становятся в боевой порядок и палят. Суворов кричит: «приступи!» Турки прогоняются в ров; но Суворов получает неопасную в плечо рану от ружейного выстрела и велит преследовать турков; солдаты повинуются, но турки из оного стреляют наших гренадеров, убивают, ранят и малое число оставшихся из них обращают в бегство.
1788, 20-го августа. В 11-м часу до обеда загорелся в Кинбурне пороховой запас, находившийся в погребу, и лежавшие там же бомбы, коих число было немалое, производили продолжительную, частую и ужасную трескоту; дымилось в Кинбурне весьма долго; турки, увидя сие, при радостных, нашей беды ради, криках выпалили с пушек несколько раз по кораблях, лежащих на якоре подле Березани. Из бывших подле погреба никто не спасся. У одного старого бригадира, Кинбурнского коменданта все кости в ногах размозжены разрушительною пороха силою. Обожжён и Суворов. Бомб одних разорвало около трёх сот. Находившиеся в то время при разводе солдаты и офицеры все то ранены, то подняты на воздух, то бомбами побиты.
1788, 6-го ноября. В ночь посланы были запорожцы на лодках взять Березань, однако ничего не учинив, при возвращении назад, поймали турецкую, из Очакова лодку с десятью человеками, которые показали, будто чернь хотела уже взбунтоваться, но они уговорили оную, чтобы ещё три дня подождали, ибо российская-де армия непременно от города отступит. С сего времени начали кавалерийские полки мало по малу отправляться в зимние квартиры, оставляя по эскадрону здесь.
1788, 11-го ноября. Много с нашей стороны солдат перерезали османы, напав на сонных, многим отрезали головы, унеся их с собою, и воткнув их на штыках, расставили по валу; между сими головами примечена и генерала Максимовича голова, и как о сём донесено было князю светлейшему, он в сердцах велел лежавшим, побитым туркам отрезать головы и привезть в стан меж солдат, что и учинено было. Боже мой, какой отвратительный вид. Головы сии отрубленные возимы были везде по лагерю, человеки сбегались со всех сторон, посмотрев на их содрогались и ощущали ноющее омерзение солдат, вопия: штурм! штурм!.. и все содрогались и отвращались в скорости от сей сцены.
1788, 4-го декабря. Весь день продолжался ветер и метель сильная, и много снегу намело в иных местах, а посему фельдмаршал и отложил штурм на 6-е число, как для жестокой погоды, так и для того, что сего числа празднество Николая Чудотворца. В сей день граф Румянцев взял город Колберг — и в сей-то день, столь много значащий, должно и Очаков взять.
1788, 6-го декабря. На день Святого Николая Чудотворца взят штурмом Очаков по утру в восемь часов, ретраншементы турецкие и крепость взяты. Ведение пленных в стан — женщины испуганные, дети замёрзлые — страшная сцена! Плач — везде смерть торжествует.
1788, 7-го декабря. Прежестокий мороз и много из пленных померло. Везде ужас и пронзительные зрелища страданий человечества.
1788, 9-го декабря. Мороз превеликий с метелью прежестокою, так что нельзя пяти саженей пройти. В сей день не можно было достать воды. Так ещё никогда природа до сих пор здесь не свирепствовала. Из раненых почти все отправились в сей день на тот свет.
1788, 12-го декабря. Мороз с ветром великим были. Был в Очакове, в коем ничего более не видал, как множество побитых турков и наших кучами, а особливо пред воротами во рву; дома все разорены и самый омерзительный вид представляют. Турков заставили таскать турецкие трупы в Лиман.
1788, 13-го декабря. Продолжались сильные морозы. Светлейший уехал в Витовку для осмотрения лазарета; но видно, что и не возвратится уже сюда никогда.
В бою за крепость погибло более пяти тысяч русских и десять тысяч турков. Четыре тысячи попали в российский плен. Укрепление в первые же дни было полностью разрушено по приказу Потёмкина. Он не хотел оставлять никаких материальных напоминаний о собственной глупости, по которой было потеряно время и солдаты, умершие во время полугодичной осады. Хрестоматийно известно, что эта пиррова победа дала имя нововозводимой верфи на берегу Ингула, в «поселении» у которой мы с вами сегодня живём. Крепость же восстановили после смерти Потёмкина и назвали её Очаков.
А теперь уж можно закончить начатый в первых строках разговор о батальных картинах. Если верить гравюре Берга (по сюжету акварели Иванова) и картине Казановы, то взятие Очакова происходило в тёплое время года и при хорошей погоде. Это всё, что нам нужно знать о достоверности сюжетов исторической живописи.
Оригинал статьи в газете Вечерний Николаев